Главная > Всі новини > Ситуация в Мариуполе – рассказ жительницы разрушенного города Веры Каменецкой

Ситуация в Мариуполе – рассказ жительницы разрушенного города Веры Каменецкой

Мариупольчанка рассказала о разрушенном городе, смертях жителей и фильтрационном лагере россиян

Жительница Мариуполя Вера Каменецкая вместе со своей семьей больше месяца просидела в бомбоубежище у завода “Азовсталь” почти без еды и нормальных условий для жизни.

“Телеграфу” девушка рассказала, в каких условиях находится город, как она прошла фильтрационный лагерь россиян в Донецке и допрос ФСБ. Разговор получился непростой, но важный.

– Расскажите, где именно в Мариуполе вы находились?

– В бомбоубежище спортивного стадиона Азовстали. Там у нас были небольшие запасы еды, но они закончились в первые же дни. Убежище рассчитано человек до 50, а нас там было около 200. С нами в комнате были в том числе лежачие старички. Бабушке одной было 87 лет, она ещё Вторую Мировую не забыла, а уже эту войну увидела.

– Как долго вы пробыли там и после чего решили перейти в убежище?

– Все началось 24 февраля где-то около 5 утра. Нас пригласили к себе пожить друзья из Днепра, но на тот момент уже была такая сильная бомбежка, что никто никуда уехать не мог. Да и мы думали, что может день-два и все закончится. Но 25 февраля уже пошли слухи, что по городу якобы везде русские и никого не выпускают. 27 февраля под обстрелом погиб муж моей коллеги и мама: они как раз пытались выехать из города. Коллега прикрыла собой двух деток и муж с мамой тоже. Вот они так и погибли. После этого выезжать уже было страшно. Поэтому 28 февраля мы пришли в убежище и находились там до 15 марта. В этот день мы пытались выехать, но тоже попали под обстрел и решили вернуться обратно в убежище.

22 марта мы попробовали выбраться снова. И тогда мы сполна прочувствовали “доброту” российских солдат. Мы проходили мимо кадыровцев, а они пытались детям предложить взять в руки автомат, гранату. Мужу моему говорили, что он может выбраться из города “грузом 200” (так военные называют убитых — Ред.).

– А какие условия в городе были? Вы писали, что у вас не было воды, некак было хоронить трупы…

– Мы жили прямо у завода Азовсталь, на Морском бульваре. Половина была под нашим контролем, а половина — под русскими и “ДНР”. Бомбежка была жёсткая, 24/7. Первое время мы ещё бегали домой, но потом мой дом разбомбило. Сперва также солдаты привозили нам гуманитарную помощь. Когда поняли, что подмоги не будет, то они просто открывали продуктовые склады и разрешали людям забирать еду. В наше убежище продукты привезли, так как из 200 людей у нас было 100 маленьких детей.

17 марта наш украинский танк стоял неподалёку нашего убежища и пытался отодвинуть русских дальше с бульвара. Кто-то из диверсантов сделал четыре сигнальных выстрела. И через десять минут была сброшена ракета. Мы знаем, кстати, что за эти выстрелы платили по 150 долларов. Так вот после этого удара, обрушился подъезд и похоронил две семьи. А эти две семьи как раз помогали старичкам из соседних подъездов. На следующее утро крики из их квартир стихли. Через какое-то время мы узнали, что эти старики выбросились из окон потому что поняли, что кормить их будет некому.

К соседнему дому, это Морской бульвар,20, через пару дней подъехал российский танк и выстрелил в подъезд. Похоронило много семей. Одна семья с младшим ребёнком успели выбраться, но их старший ребёнок, 10 летняя дочь, осталась там. Все выжившие пытались ее вытащить, но не смогли. Через 15 минут родителям пришлось бросить ее там, чтобы спасти младшую дочь, потому что начался пожар.

Потом в воронке от удара ракетой мы и хоронили всех погибших. Выкопать могилу было нечем, да и времени на это не было. В районе завода (“Азовсталь” — Ред.) были самые жёсткие обстрелы.

Моей коллеге пришлось бросить лежачую бабушку и плохо ходящую мать, потому что нужно было вытаскивать сына. А когда она вернулась за бабушкой и мамой, то вытаскивать уже было некого — их дом вспыхнул как спичка, потому что там находился склад автомобильных масел.

– А что происходило в городе все это время?

– Полнейшая антисанитария. Русские изначально попали в электростанцию и прекратился напор воды. Дня три перебивали газопровод. Когда воды не стало, то мужчины стали ходить за водой на родник. Ходили самые отчаянные и те, у кого уже дети взрослые. Но российские солдаты прознали, что много мужчин ходит цепочкой и стали по ним бомбить. В один день погибло где-то 10 мужчин сразу. Поэтому потом мужчины стали ходить на хлебозавод рядом, чтобы набирать там техническую воду. Она ещё была не испорченная и мы ее использовали. Мы набирали по 20-30 бутылок и нам хватало на несколько дней.

В нашей комнате в убежище было 30 человек. Этой воды хватало на “попить”, и на “покушать”. Детям готовили маленькую кастрюлю супа, а взрослым — гречку или макароны, чтобы не тратить много воды. Очень ругались из-за чая и кофе. Потому что всем выпить кофе — это одна большая бутылка. Значит завтра кому-то придётся рисковать жизнью, чтобы снова набрать воды. Помыться мы не могли, мы обтирались полотенцами и тряпками. Повезло, что к нам в убежище полиция привезла три коробки прокладок. Потому что в соседнем убежище доходило до драк: женщины крали друг у друга такие вещи — они были на вес золота.

– Я как раз и хотела спросить, как обстояли дела с гигиеной…

– К нам во второй этаж попал снаряд и туалет обрушился. Тогда под лестницу поставили ведро за шторой. Старички и дети ходили туда. А кто смелее — бегал по кустам под обстрелами. Потому что морально было тяжело ходить в ведро. И так забрали у нас все, что можно, так хотя бы остатки гордости хотелось себе оставить.

Мы постоянно караулили территорию, мужчины сидели и с одного и с другого конца убежища. Очень боялись, что к нам проникнут русские. В один подвал неподалёку от нас они зашли.

– А как зашли?

– Они кинули две гранаты с одного входа и с другого, чтобы никого не осталось и только потом зашли.

Когда на хлебозаводе закончилась вода, то мы топили снег, лёд, чтобы промыть руки, посуду. Моя подруга жила ближе к границе с русскими и им пришлось ещё хуже. Им приходилось искать еду просто на улице, подбирать ее с земли. У кого-то из окна выпал кусочек сала, у кого-то хлеб чёрствый. Они менялись. У кого-то в морозилке оставались мороженые пачки креветок, которые поменяли на пол буханки чёрного хлеба. Тот хлеб они порезали на сухарики и носили с собой ещё три недели. Они их довезли даже до фильтрационного лагеря в Донецке.

– Расскажите, что происходит в этих фильтрационных лагерях?

– 22 марта утром мы вышли с мужем на улицу. У меня в машине ещё оставались запасы. И вот взяв продукты, мы спустились в подвал, а муж говорит: давай я наверх поднимусь и спрошу, может надо что-то к костру принести, на котором мы готовили. И вот как раз когда мы спустились, упал снаряд и пятерых людей убило, двоих из нашей комнаты. Не стало 55-летней женщины, и я до сих пор в голове слышу крики ее дочки и сына, им 38 и 35 лет. Они кричали, что у нас больше нет мамы.

Второго, кого убили из нашей комнаты — дедушку. Он нас лечил молитвами, называл себя целителем. За три дня до своей смерти он сказал, что все начнут расходиться, но не все до этого доживут. Но я уйду раньше и этого не увижу. И через три дня он действительно умер. Он даже заранее оставил телефон своей дочери, чтобы я ей сообщила эту новость.

Их даже не смогли нормально похоронить. Их присыпали теми же камнями, которые на них обрушились.

Один парень предложил их сложить в мусорный бак, чтобы голодные собаки, которые бегали вокруг, не надругалось над ними. Их так и спрятали в бак и похоронили в трансформаторной будке.

После их смерти мы взяли рюкзак, ребёнка, маму и ушли.

Шли прямо по бульвару, машину бросили потому что все дороги были завалены скошенными деревьями. Раньше у нас был зелёный бульвар, а теперь остались пеньки. Мы шли под постоянной бомбежкой, асфальта не было, домов тоже, детские садики разбомбили, школы, роддома. Они бомбили все здания, где гипотетически мог кто-то укрыться. Даже те, которые уже сгорели. Даже интернаты, где были дети. Хотя больница ещё какое-то время была цела, там пытались лечить, но часто просто давали снотворное, особенно, детям. Чтобы умерли, не мучаясь.

– Как в итоге вы выбрались из города и что это все таки за фильтрационные лагеря?

– Мы добрались до места, где собирались кадыровцы. Они пытались дать ребёнку какие-то сладости, отпускали нелепые шутки, мол, свободные украинцы идут. “Мы вам город отстроим, будет как Грозный — рай на земле”. Я ещё помню нахамила одному, спросила, чего же они в своём раю не сидят? Мне уже было все равно, такое ужасное состояние было.

Но нас отпустили — проверили паспорта и автобусами отправили в Безымянное.

К вечеру мы уже были там. Сам фильтрационный лагерь — это сельский клуб, где были деревянные стулья. Спали сидя. По утрам автобусы забирали людей, чтобы распределить по другим городам. Мы должны были ехать в Донецк, но отказались, потому что там бомбили. В итоге нас отвезли в Докучаевск. Там не было воды полтора месяца. Воду в город привозят в бочках. Туалеты на улицах. Посуда одна на всех. Полная антисанитария.

В комнатах матери и ребёнка записянные матрасы. Там была эпидемия ротовируса. Все, кто уезжал из этих фильтрационных лагерей в россию, им переболели. Мы там не ели и не пили. Когда нас довезли до Новоазовска, мы попали на допрос к ФСБ. И потом еще пять часов мы провели на таможне. Моему ребёнку стало плохо, началась рвота и ей вызвали скорую. Врач дал ей ложку “энтеросгеля” и сказал терпеть. На таможне они просматривают все телефоны, у кого есть, скидывают все картинки и проверяют их через какую то программу. Смотрят, чтобы не было фото техники и разрушений.

– А как проходил сам допрос ФСБ?

– Они спрашивали, куда поедем. Мы были в Новоазовске, а следующий город — Таганрог. Мы собирались, так как у нас не было выбора, туда, а оттуда в Польшу. Фсбшник мне говорит: какая Польша? А зачем мы вас “спасаем”? Вот Польша тоже просится на “освобождение”. Они хотят Западную Украину забрать. Я ему и ответила все, что думаю. В итоге он мне сказал: ты такая дерзкая, давай посиди со мной ещё поговори. И начал спрашивать, а почему президент у вас комик, клоун? Я говорю: мы такого выбрали, у вас такой роскоши нет. Думала, я оттуда не выйду, но меня уже понесло. Он говорит: вам нужен нормальный президент. И такой: я сейчас друзей позову, пусть с тобой поговорят. Сказала, что без мужа и ребёнка говорить не буду. В итоге отпустил.

Повезли нас в Успеновку. И потом в Таганрог. Там уже следующий лагерь для беженцев был. Даже сладости детям были. И дальше бесплатными автобусами они развозили по россии. Хочешь — в Калугу, в Саранск, там поселят в пансионат и можно брать временное убежище. Многие люди скидывались на такси, уезжали в Ростов и оттуда куда им надо, лишь бы не на их автобусе. Потому что там начинался жёсткий прессинг: давай свои документы, мы их отдадим позже, дадим вам пол домика в селе, корову, свинью, гражданство россии.

– Но вы из россии выбрались в Германию?

– Да, мы через Москву выбрались. Немного подлечили ребёнка, потому что из-за месяца в подвале, у неё разрушились зубы. Мама осталась в Польше, а мы сейчас в Германии, в лагере для беженцев. Что дальше — не знаю. В Мариуполе у нас было две квартиры, только в декабре мы за одну из них выплатили. Мечтали, что с дочкой рядом будем жить. Вот так мы “плохо” в Мариуполе жили, что надо было нас от этого “освободить”.